Все повести «Вечеров на хуторе близ Диканьки» были написаны в сравнительно короткий промежуток времени между апрелем — маем 1829 и январем 1832 г. При этом в начале этого периода Гоголь был отвлечен от работы первой заграничной поездкой (август — сентябрь 1829 г.), а в конце — работой над историческим романом «Гетьман».
Сведения, о которых Гоголь запрашивал мать в письмах от 30 апреля и 22 мая 1829 г., относятся к трем повестям — «Вечеру накануне Ивана Купала», «Майской ночи» и «Пропавшей грамоте». Замыслы этих повестей определились, очевидно, раньше других. Работа над «Майской ночью» (черновой редакцией) была, повидимому, закончена уже к июлю 1829 г., так как Гоголь, не дождавшись присланных ему матерью в письме от 2 июля материалов, воспользовался имевшимся у него и записанным в «Книге всякой всячины» кратким описанием игры в «ворона». С равным основанием можно считать, что и «Вечер накануне Ивана Купала» был одной из первых завершенных в начальной редакции повестей сборника, так как именно с этой вещи Гоголь начал публикацию цикла «Вечеров». Позднее была закончена «Сорочинская ярмарка»: ее черновая рукопись набросана на бумаге с водяными знаками 1829 и 1830 гг. Нужно, однако, отметить, что сам Гоголь (во втором издании «Вечеров») датировал повесть 1829 годом, имея в виду, вероятно, начало работы над ней или даже время возникновения замысла. Наконец, предельный срок, к которому были закончены и отделаны все повести первой книги «Вечеров», устанавливается датой ее цензурного разрешения — 26 мая 1831 г.
К концу мая 1831 г. была готова не только вся первая, но и значительная доля второй части «Вечеров»: в противном случае Гоголь, в особенности после неудачи с «Ганцем Кюхельгартеном», вряд ли решился бы проставить на титульном листе слова «Первая книжка», а в предисловии дать определенное обязательство издать продолжение в ближайшем будущем. С другой стороны, сравнительно короткий, пятимесячный срок, разделявший выход в свет первой книжки и сдачу в цензуру рукописи второй, к тому же при занятости писателя другими замыслами, был вряд ли достаточным для создания четырех новых повестей. Работу над «Ночью перед Рождеством» Н. С. Тихонравов относит, руководясь палеографическими данными, в основном к 1830 г.; к раннему времени может быть также отнесена повесть «Заколдованное место», написанная от лица Фомы Григорьевича. Очевидно, только две оставшиеся повести были закончены позднее. Можно предполагать, что «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», выделяющийся в составе сборника своим реализмом и свидетельствующий о переходе Гоголя к новой художественной манере, был последней по времени написания повестью «Вечеров». К 31 января 1832 года (дата цензурного разрешения второй книжки «Вечеров на хуторе близ Диканьки») работа Гоголя над первым циклом его повестей закончилась.
В «Предисловии» к первой книжке «Вечеров» читатели предупреждались, что во второй части найдутся «статься может... побасенки самого пасичника». Это полуобещание выполнено не было, но оно свидетельствует, что у Гоголя, во время работы над сборником, намечались некоторые не получившие осуществления замыслы (ср. с этим в концовке черновой редакции «Ночи перед Рождеством» еще более определенное, но так же не выполненное обещание дать в дальнейшем подробное описание свадьбы). В рукописях сохранился только один набросок, относящийся к неосуществленным повестям «Вечеров». Это — воспроизведенный в приложении к настоящему тому отрывок «Я давно уже ничего не рассказывал вам...» Впервые опубликованная П. А. Кулишом («Записки о жизни Гоголя», I, стр. 164) и более исправно Н. С. Тихонравовым (Соч., 10 изд., V, стр. 94) запись эта находится в тетради РМ4 (стр. 137), где следует тотчас же за «Ночью перед Рождеством» и набросками статьи «Несколько слов о Пушкине»; своим стилем она напоминает вступление рассказчика в «Вечерах» и представляет собою, очевидно, заготовку для какой-то повести второй части. В таком случае отрывок следует датировать 1831 годом (концом его). Возможно, впрочем, предположение и о более поздней дате — 1832 г.; в этом случае набросок свидетельствовал бы о намерении Гоголя продолжить «Вечера». Позднее материал отрывка был использован Гоголем в «Старосветских помещиках», — именно в размышлениях автора о «гармонических грезах», «которые ощущаете вы, сидя на деревенском балконе, обращенном в сад, когда прекрасный дождь роскошно шумит, хлопая по древесным листьям, стекая журчащими ручьями и наговаривая дрему на наши члены».
Печатание первой книжки «Вечеров», на медлительность которого Гоголь жаловался в письме к А. С. Данилевскому от 2 мая 1831 г., продолжалось все лето. В свет книга вышла только в первых числах сентября, как это устанавливается письмом Гоголя к В. А. Жуковскому от 10 сентября 1831 г., при котором Гоголь препровождал экземпляры сборника Пушкину, Жуковскому и А. О. Россет. Печатание второй книжки заняло гораздо меньше времени, и она вышла в свет в начале марта 1832 г. (ср. письмо к А. С. Данилевскому от 10 марта 1832 г., при котором посылалась книга). Одновременно с ней издатель А. Ф. Смирдин, ссылаясь на то, что второй книжки «у него не покупали без первой», отпечатал по новому набору, строка в строку воспроизводящему начальный, 150 экземпляров первой части «Вечеров» (см. письмо к М. П. Погодину от 1 февраля 1833 г.). Это, по существу, второе издание разнилось от первого только мелкими типографскими отличиями — титульный лист был набран более крупным шрифтом, оказались исправленными некоторые опечатки на стр. 3, 72, 79 и 148 (хотя список опечаток воспроизводился в прежнем виде), была дана иная обложка с иным текстом объявлений (см. описание Н. С. Тихонравова, пользовавшегося экземпляром библиотеки Исторического музея, Соч., 10 изд., I, стр. 511).
Уже летом 1832 г. Гоголь начал задумываться о повторном издании «Вечеров» (см. письмо к М. П. Погодину от 20 июня 1832 г.). Цензурное разрешение второго издания помечено 10 ноября 1834 г., но отпечатано оно было только через год с лишним и поступило в продажу в январе 1836 г. (см. извещение в «Северной Пчеле» 1836, № 26 от 1 февраля). Причина задержки остается неизвестной. Основной тираж обоих первых изданий «Вечеров на хуторе близ Диканьки» составлял обычные в то время 1200 экземпляров (ср. цитированное выше письмо к М. П. Погодину).
Включая «Вечера» в собрание «Сочинений» 1842 г., Гоголь предпослал этому изданию особое «Предисловие», характеризующее позднейшее отношение писателя к своим первым книгам (см. текст «Предисловия» в сносках[1]). Точная датировка «Предисловия» затруднительна; можно, однако, предполагать, что написано оно перед самым отъездом Гоголя за границу, то есть в самом начале 1842 г., когда он препоручил все дела по изданию «Сочинений» Н. Я. Прокоповичу (ср. письмо к С. П. Шевыреву от 4 июня 1842 г.).
III
После неудачи с «Ганцем Кюхельгартеном», сурово встреченным критикой, Гоголь мог опасаться такого же провала с первой книжкой «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Но этого не случилось. Псевдоним «В. Алов» не был раскрыт, и в критике не делалось сопоставлений между новой книгой и идиллией, которою дебютировал молодой автор.
Ко времени появления в печати первой книжки «Вечеров» Гоголь становился уже известным в литературных кругах. В мае 1831 г. он познакомился с Пушкиным, и Пушкину принадлежит первый из известных нам отзывов современников о «Вечерах». В ответ на письмо Гоголя от 21 августа 1831 г. с сообщением о весельи наборщиков, хохотавших над присланными в типографию «штучками» («оченно до чрезвычайности забавны» — пояснял фактор), Пушкин писал 25 августа: «Поздравляю Вас с первым Вашим торжеством, с фырканьем наборщиков и изъяснениями фактора. С нетерпением ожидаю и другого: толков журналистов и отзыва остренького сидельца» (подразумевался Н. А. Полевой). По получении книги Пушкин писал А. Ф. Воейкову в половине сентября: «Сейчас прочел Вечера близ Диканьки. Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Всё это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился. Мне сказывали, что когда издатель вошел в типографию, где печатались Вечера, то наборщики начали прыскать и фыркать, зажимая рот рукою. Фактор объяснил их веселость, признавшись ему, что наборщики помирали со смеху, набирая его книгу. Мольер и Фильдинг, вероятно, были бы рады рассмешить своих наборщиков. Поздравляю публику с истинно веселою книгою, а автору сердечно желаю дальнейших успехов. Ради бога, возьмите его сторону, если журналисты, по своему обыкновению, нападут на неприличие его выражений, на дурной тон и проч. Пора, пора нам осмеять Les précieuses ridicules нашей словесности, людей, толкующих вечно о прекрасных читательницах, которых у них не бывало, о высшем обществе, куда их не просят, и всё это слогом камердинера профессора Тредьяковского».
Письмо было написано в тоне журнальной статьи, и Воейков использовал его в печати. Оно было воспроизведено в рецензии на «Вечера» Л. А. Якубовича («Литературные прибавления к Русскому Инвалиду» 1831, № 79 от 3 октября). От себя рецензент замечал, что «повести свои рассказывает пасичник Рудый Панек без вычур, без хитрости, без требований на ученость и славу. Лица его не подмалеваны, нет общих мест, пошлых и тошных, происшествия не притянуты за волосы, веселость неподдельная, остроумие не выкраденное: в них всё просто — и потому всё прекрасно! — ибо первое условие прекрасного — простота». Заключалась статья обращенным к автору «Вечеров» приглашением «не замедлить изданием 2-ой части своего прекрасного сочинения» и обещанием «поговорить, при случае, побольше... о повестях русских, в числе которых Вечера занимают одно из мест почетнейших».
Вторично отзыв Пушкина был напечатан в переводе в издававшемся в Петербурге журнале «Le Miroir, journal de littérature et de théâtres» (1831, № 35 от 28 октября) — в обозрении текущей литературы. Анонимный обозреватель (кажется, О. М. Сомов) писал по поводу «Вечеров» (передаем текст в русском переводе): «Необычно название, под каким только что вышел занимательный сборник украинских повестей. Они довольно многочисленны и все носят наивный и правдивый национальный характер. Под псевдонимом пасичника Рудого Панька автор описывает нравы, обычаи и язык добрых обитателей Украины. Какой рудник для разработки представляет собою наша народность!»
Содержание обеих рецензий определялось отзывом Пушкина. В частном письме, неизбежно лаконичном, Пушкин не мог развернуть широкой характеристики «Вечеров», но он отметил несколько характерных, существенных черт, подхваченных другими критиками — юмор, поэтичность и лиризм книги. Предвидя нападения литературных староверов на «неприличие выражений» и «дурной тон» (что и сбылось), он считал необходимым защитить Гоголя от таких нападок. Однако Пушкин уже тогда не закрывал глаз на некоторые недостатки книги. Впоследствии, рецензируя в 1836 г. в первой книге «Современника» второе издание «Вечеров», он писал: «Мы так были благодарны молодому автору, что охотно простили ему неровность и неправильность его слога, бессвязность и неправдоподобие некоторых его рассказов». Но и в 1836 г. Пушкин подчеркивал то, что «так необыкновенно в нашей нынешней литературе» — «это живое описание племени поющего и пляшущего, эти свежие картины малороссийской природы, эту веселость, простодушную и вместе лукавую».
В короткой рецензии французского журнала любопытна одна фраза — вырвавшееся у анонимного критика по поводу «Вечеров» восклицание: «какой рудник для разработки представляет собою наша народность». Эта мысль осталась не раскрытой, но она была существенна и неизбежно возникала у других рецензентов. Она была поставлена в первом по времени появления в печати отзыве о «Вечерах», в рецензии В. А. Ушакова в «Северной Пчеле»<2> (1831, №№ 219 и 220 от 29 и 30 сентября).
Независимо от Пушкина Ушаков высказывает сходные с его суждениями соображения о юморе и лиризме Гоголя, но отмечает, что язык «Вечеров» — «не совершенно отделанный», что «автору нашему недостает творческой фантазии». Он выделяет у Гоголя простоту рассказа и заявляет: «Мы не знаем ни одного произведения в нашей литературе, которое можно бы сравнить в этом отношении с повестями, изданными пасичником Рудым Паньком». Ушаков связывает «Вечера» с целым движением украинской литературы и ее включением в общерусскую. Он пишет: «Небольшое литературное общество, издавна составившееся в Малороссии и постоянно действовавшее в духе местного патриотизма, сколько можно судить по первым трудам оного, имело сперва целью сохранить во всей чистоте особенность своего наречия и оригинальность давнопрошедшего быта... Но в последнее время малороссийская школа оставила сию слишком местную цель свою и обратилась к мысли более глубокой — удерживать только характерное отличие своего наречия, поставляя главнейшею целью раскрывать народность во всей обширности этого понятия... Повести, изданные пасичником Рудым Паньком, представляют нам новый, изящный плод этого же умного и истинно народного усилия».
[1]
<ПРЕДИСЛОВИЕ К «СОЧИНЕНИЯМ НИКОЛАЯ ГОГОЛЯ»,
т. I, СПб., 1842.>
Предпринимая издание сочинений моих, выходивших доселе отдельно и разбросанных частию в повременных изданиях, я пересмотрел их вновь: много незрелого, много необдуманного, много детски-несовершенного! Что́ было можно исправить, то̀ исправлено, чего нельзя, то̀ осталось неисправленным, так как было. Всю первую часть следовало бы исключить вовсе: это первоначальные ученические опыты, недостойные строгого внимания читателя; но при них чувствовались первые сладкие минуты молодого вдохновения, и мне стало жалко исключить их, как жалко исторгнуть из памяти первые игры невозвратной юности. Снисходительный читатель может пропустить весь первый том и начать чтение со второго.
<2> Рецензия подписана одной буквой В, но после убедительных соображений В. В. Каллаша («Литературный Вестник» 1902, № 1, стр. 5—9) автором ее следует признать В. А. Ушакова.
|
