Прислонясь к задней кулисе, Никоша жадно следил за действием и забыл даже, что самому ему предстоит сейчас выйти на сцену; когда же теперь Параска пропела свою песенку с таким неподдельным чувством, он невольно забил в ладони:
- Браво! браво!
- Во-первых, не «bravo», a «brava», потому что поет не мужчина, а дама, - заметил ему искавший уже его режиссер-отец. - А во-вторых, твой же выход. Зевать, братец, не полагается.
Зрителей не было; сцена была только слабо освещена, и потому дебютант наш, очутившись на подмостках, тотчас вошел в роль: с характерным акцентом дьячка-семинариста он выражает «Параскеве Пантелимоновне» свою несказанную радость, что слышит «глас веселия» ее сердца. Параска же со смехом рассказывает Хоме Григоровичу, как спровадила мужа ловить зайцев поросенком, и ставит на стол перед дорогим гостем «запиканку». Но едва лишь тот налил себе чарочку, как за окном хаты раздается громкий собачий лай. Дьячок выглядывает в окошко: «Ай, батюшки! Соцкий с солдатом!» - и, как угорелый, мечется по хате. Параска, не растерявшись, прячет труса под «привалок» и прикрывает «рядном».
Такой маленький роздых был начинающему актеру очень кстати, чтобы немножко хоть дух перевести.
«Уф! Даже пот прошиб. А сыграл-то, кажись, изрядно? Реплику бы только опять не пропустить».
Между тем соцкий угощается стоящей на столе «горилкой», угощает и солдата. Тот с дороги чего бы и закусил, да у хозяйки, вишь, про непрошеных гостей ничего не изготовлено.
«Ну, нечего делать, - говорит служивый, укладываясь спать на лавку. - Солдатское брюхо привыкло постничать».
И он пускает тяжелый храп.
«Уже москаль и захрип! - замечает соцкий. - Знемигся, сердяга, вид походу».
Молвил и вышел. Ну, Хома Григорьевич, опять на сцену!
Выбрался дьячок наш из-под рядна и со страхом озирается. Но соцкого нет, солдат на лавке храпит, не шелохнется; опасность миновала. Со вздохом облегчения Хома-Никоша усаживается снова за стол, а добрая хозяюшка достает для него из запечка варену<1>, хлеба да жареного цыпленка. Знай, угощайся!
Но не тут-то было. Наклонясь к окошку, Параска видит мужа, возвращающегося с охоты. Вот не было печали!
Дьяк поспешно лезет опять под привалок; Параска того спешнее прячет все угощение в запечек, приносит и кладет на стол заранее припасенного убитого зайца, а сама, как ни в чем не бывало, садится за пряжу. Входит в хату Роман и накидывается на свою бабу с бранью, что одурачила-де его с зайцем; но приподнятый кулак его застывает в воздухе: на столе лежит мертвый заяц. Откуда он взялся? Жена с самым невинным видом объясняет, что так и так, мол, сейчас поросенок принес. Вот так штука!
Тут солдат, притворившийся спящим, будто просыпается и на жалобу хозяина, что ему есть нечего, предлагает угостить его и хозяйку на славу.
«Я буду ворожить, - говорит он, - так вам надобно встать вот здесь и зажмурить глаза».
Поставив обоих посреди хаты, колдун обводит вокруг них по полу кабалистическую черту и бормочет:
«Бер... бар... дар!»
Роман выражает опасение, что он ненароком, пожалуй, «расплющит очи». Солдат грозит, что этак и сам он, Роман, пропадет, и ему, солдату, беды наделает.
«Уже буду держать рукой», - говорит Роман.
«Ну, держи покрепче».
Из запечка появляются опять на столе варена, хлеб и цыпленок.
«Ну, Роман, теперь конец. Смотри сюда».
Роман смотрит и глазам не верит:
«Гля!»
«Ну, хозяин, милости просим покушать».
Суеверный хозяин осеняется крестом, шепчет про себя молитву и дрожащей рукой наливает себе, по примеру колдуна, чарку, а затем принимается также за цыпленка.
Параска украдкой от мужа умоляет солдата выпустить ее гостя. Солдат, утолив голод, не прочь исполнить ее просьбу и, на вопрос Романа: «Не буде ли треба хату посвятити?» - успокаивает его:
«Не надо: я тебе сам всех чертей выгоню; только ни с места!»
Он ставит опять обоих супругов посреди хаты, завязывает им глаза и связывает руки.
«Ух, страшно!» - бормочет простак.
«Ну, Роман, - внушает ему колдун, - тебе надобно выучить сии волшебные слова: «Джун... бер... дач... дур... ниер... гапта... де...»
Роман повторяет и перевирает. Но самое страшное для него еще впереди: колдун вытаскивает из-под прилавка раба Божия дьяка Хому, снимает с него верхнее платье и вымазывает ему всю рожу сажей; затем развязывает хозяину глаза, стучит по полу палкой и бормочет свой заговор. «Нечистый» хватает из угла метлу и верхом на ней вылетает вон из хаты.
Трус Роман, разумеется, трепещет опять от страха, а Параска читает ему мораль:
«Эй, Романе! Ни линуйся. Леность до добра николи не приводит».
Комедии конец.
- А что ж, разыграли ведь хоть куда? - обратился Василий Афанасьевич к Александре Федоровне. - Вы, моя паняночка, просто прелесть, великолепны! Да и хлопчик мой хоть и переиграл маленько, а для дублера вовсе не так плох. И как кстати ведь, штукарь, метлу эту подхватил, которой в тексте у меня даже не показано. Поди-ка сюда, штукарь: надо расцеловать тебя.
Но когда «штукарь» с зачерненным еще лицом подошел к отцу, тот замахал руками и попятился назад при общем смехе окружающих:
- Цур мене, цур, нечистый! Сгинь и умойся!
<1> Варена - подогретая водка с медом и пряными кореньями.
| 
