Гоголь Николай Васильевич
 VelChel.ru 
Биография
Хронология
Галерея
Семья
Герб рода Гоголей
Памятники Гоголю
Афоризмы Гоголя
Ревизор
Миргород
Мертвые души
Повести
Пьесы
Поэзия
Публицистика
О творчестве
Об авторе
  · Авенариус В. П. Чем был для Гоголя Пушкин
  · Авенариус В.П. Гоголь-гимназист
… Глава первая. Домоклов меч и расстрига Спиридон
  … Глава вторая. Как была подстрелена ласточка
  … Глава третья. У Юпитера-Громовержца
  … Глава четвертая. Дошутился
  … Глава пятая. Умоисступление или притворство?
  … Глава шестая. Новый друг, но лучше ли старых двух?
  … Глава седьмая. Как был пущен «гусар»
  … Глава восьмая. На вакации!
  … Глава девятая. В родном гнезде
  … Глава десятая. Васильевская Аркадия
  … Глава одиннадцатая. Семейная хроника
  … Глава двенадцатая. Генеральная репетиция «Простака»
  … Глава тринадцатая. Читатели знакомятся с самим «кибинцским царьком»
  … Глава четырнадцатая. За бортом
  … Глава пятнадцатая. Доморощенный финал
  … Глава шестнадцатая. Медведь танцует
  … Глава семнадцатая. Горе надвигается
  … Глава восемнадцатая. Осиротел
  · Авенариус В.П. Гоголь-студент
  · Авенариус В.П. Школа жизни великого юмориста
  · Айхенвальд Ю.И. Гоголь
Оглавление
Ссылки
 
Гоголь Николай Васильевич

Статьи об авторе » Авенариус В.П. Гоголь-гимназист » Глава первая
» Домоклов меч и расстрига Спиридон

Биографическая повесть

Глава первая

Домоклов меч и расстрига Спиридон

Начало действия настоящего рассказа минут двадцать до полудня 12 декабря 1823 года; место действия - отделение грамматистов французского языка гимназии высших наук князя Безбородко в городе Нежине, Черниговской губернии.

Но что такое были эти отделения «грамматистов»? Хотя десятилетий курс нежинской гимназии и состояли из девяти годичных классов - шести гимназических и трех университетских, - но такое деление касалось одних только научных предметов. По языкам воспитанники делились на шесть отделений, совершенно независимых от научных классов, а именно: на принципистов (обучающихся началам языка), грамматистов (обучающихся этимологии), синтаксистов, риторов, пиитов и эстетиков (обучающихся эстетике по классическим образцам); причем для получения аттестата об окончании полного курса достаточно было по языкам пройти четыре отделения.

Таким образом, на уроке грамматистов французского языка, с которого начинается наш рассказ, помещались мирно рядом равноуспешные в этом языке ученики второго, третьего, четвертого и даже пятого классов научного курса.

В числе этих-то пятиклассников был и сидевший на задней скамейке четырнадцатилетний подросток, бледнолицый, с задумчиво-апатичным взором, с нависшими на лоб длинными белокурыми волосами и с острым ястребиным носом. По гимназическим спискам он значился Николаем Гоголем-Яновским; товарищи же и преподаватели называли его попросту Яновским. Ни тем ни другим, разумеется, и в голову не могло прийти, что из этого необщительного, ленивого и телом и духом человечка, напоминавшего о себе другим разве какой-нибудь не совсем безобидной шалостью, выработается великий писатель-юморист.

Пока профессор, Жан-Жак Ландражен, а в нежинском переводе Иван Яковлевич Ландражин, молодой еще француз, со свойственной его нации живостью и даже с увлечением толковал сидевшим перед ним на передней скамье лучшим ученикам сухие грамматические правила, облекая их для большей вразумительности в разговорную и повествовательную форму, на задней скамье между Гоголем и соседом его, Риттером, воспитанником четвертого класса, шел вполголоса совершенно посторонний разговор.

- Ну что же, барончик? - говорил Гоголь. Или храбрости не хватает? А еще Ritter, остзейский л ы ц а р ь!

- Храбрости у меня хватит и не на такую штуку, - отвечал Риттер, голубые глаза навыкате и пухлые розовые щечки которого, однако, гораздо более напоминали вербного херувимчика, чем закаленного в бою рыцаря. - Но за что же обижать Ландражина? Он всегда вежлив с нами, никогда не бранится...

- И колами награждает!

- А тебе бы, небось, четверки, когда и в зуб толкнуть не знаешь? <1>

- Перестанете ли вы трещать, господа? - тихонько укорил болтунов сидевший по другую руку Гоголя приятель его, четырехклассник Прокопович, здоровенный малый с густым румянцем во всю щеку, за что получил от Гоголя прозвище «Красненький».

- Годи, годи, мое серденько, сам еще с нами насмеешься, - отозвался Гоголь и обратился снова к Риттеру: - Вот что я тебе скажу, Мишель: коли угодишь в потолок над самой его макушкой, можешь взять, так и быть, за чаем мою булку; а промахнешься, так отдашь мне свою. Идет?

- Идет, - сдался наконец Риттер и достал из стола заранее разжеванный клякспапир и заостренное гусиное перышко.

Но бумажная жвачка успела уже пересохнуть и не давала хорошенько протолкнуть себя перышком. Риттер сунул ее себе в рот.

- Вы что это, Риттер, закусывать изволите? - окликнул его вдруг профессор.

Вопрос был сделан, как всегда, по-французски. Прибыв в Россию из Франции в 1812 году с наполеоновской армией, Ландражен не вернулся уже на родину, а пристроился в могилевском губернском правлении помощником переводчика; вскоре же, найдя более выгодным педагогическое поприще, он стал преподавать свой родной язык сперва в частных домах, а потом и в учебных заведениях. С 1822 года он состоял младшим профессором французской словесности в Нежинской гимназии, а также и хранителем гимназической библиотеки, которую старался пополнять, конечно, только французскими книгами. Благодаря этому, многие воспитанники охотники до чтения, говорили уже свободно по-французски. Гоголь, хоть и любивший читать, но одни русские книги, и Риттер, ничего никогда не читавший, не принадлежали к числу этих знатоков французской речи и потому отвечали профессору всегда по-русски. Ландражен им в этом не препятствовал - на нет и суда нет, - но отметками их, понятно, не баловал.

На оклик профессора Риттер проворно вынул изо рта свою жвачку и привстал с места.

- Я ничего, Иван Яковлевич.

- Слышали вы, что я сейчас объяснял?

- Слышал-с.

- Так повторите. Риттер безмолвствовал.

- Вы, может быть, и слышали, да не слушали. Покажите-ка сюда вашу тетрадку.

- Я, Иван Яковлевич, забыл ее в музее. «Музеями» назывались рабочие залы пансионеров, где они готовили уроки к следующему дню, и помещались вместе с классными комнатами но втором этаже гимназического здания.

- Эта забывчивость у нас просто хроническая, - заметил Ландражен. - Ну что, если бы все вы, двести человек, забывали этак свои тетради?

- А вот сейчас высчитаем, что бы из сего вышло, - сказал Гоголь и стал как бы считать по пальцам: - По четыре урока в день, это составило бы на двести человек восемсот тетрадей, а в год восемсот, помноженные на триста шестьдесят пять или, для краткости, на триста, - двести сорок тысяч! Легко сказать: проверить двести сорок тысяч тетрадей! Лучше уж прямо в гроб ложись и помирай.

Ландражен несколько раз порывался остановить школьника и наконец топнул ногой и громко крикнул:

- Eh bien<2>, Яновский!

Точно речь шла не о нем, Гоголь с видом недоумения огляделся по сторонам: кого, дескать, это разумеет профессор.

- Гоголь-Яновский! - повторил тот. - Что вы, оглохли или забыли свою фамилию?

- Так это вы меня называли Яновским? - с наивным удивлением спросил школьник и неспешно приподнялся.

- А то кого же?

- Родовая моя фамилия - Гоголь, а Яновский - только так, приставка: ее поляки выдумали.

Молодой профессор чуть-чуть улыбнулся.

- Но сосед ваш, Риттер, например, откликается и на такие приставки, - сказал он. - Сколько мне известно, он простой остзейский ф о н, а вы величаете его и бароном.

- О, у него, как у милого ребеночка, этих ласкательных имен хоть отбавляй: барончик Доримончик, фон-Фонтик-Купидончик, Мишель-Дюсенька, Хопцики... А у испанцев он величался бы Дон-Мигуэль-Перец-Аликанте-Малага-Херес-де-ла-Фронтера-Экстра-ма-дура-дель-Азинос-комплетос.

При всем своем благодушии, Иван Яковлевич не выносил слишком большой фамильярности со стороны учеников. Он коротко призвал шутника к порядку и затем обратился снова к своим грамматическим разъяснениям. Но не прошло минуты времени, как с задней скамьи, через головы впереди сидящих, взвился в вышину самодельный метательный снаряд и пристал к потолку как раз над профессорской кафедрой.

Из уважения к любимому профессору молодежь во время шутливого разговора с ним Гоголя сдерживала еще свою веселость; теперь на всех скамьях разом зафыркали, заржали. Если бы Ландражен сам и не догадывался, в чем дело, то устремленные на одну точку потолка взоры воспитанников выдали ему, где искать разгадку. Он поднял голову и вспыхнул: над самым теменем его повисло на жвачке перышко, продолжавшее еще колебаться. Он быстро встал и спустился с кафедры.


<1> В Нежинской гимназии высшим баллом было «4».
<2> Ну что же! (фр.)
Страница :    << [1] 2 > >
 
 
   © Copyright © 2024 Великие Люди  -  Николай Васильевич Гоголь | разместить объявление бесплатно