Гоголь Николай Васильевич
 VelChel.ru 
Биография
Хронология
Галерея
Семья
Герб рода Гоголей
Памятники Гоголю
Афоризмы Гоголя
Ревизор
Миргород
Мертвые души
Повести
Пьесы
Поэзия
Публицистика
О творчестве
Об авторе
  · Авенариус В. П. Чем был для Гоголя Пушкин
  · Авенариус В.П. Гоголь-гимназист
  … Глава первая. Домоклов меч и расстрига Спиридон
  … Глава вторая. Как была подстрелена ласточка
  … Глава третья. У Юпитера-Громовержца
  … Глава четвертая. Дошутился
  … Глава пятая. Умоисступление или притворство?
  … Глава шестая. Новый друг, но лучше ли старых двух?
  … Глава седьмая. Как был пущен «гусар»
  … Глава восьмая. На вакации!
  … Глава девятая. В родном гнезде
  … Глава десятая. Васильевская Аркадия
  … Глава одиннадцатая. Семейная хроника
… Глава двенадцатая. Генеральная репетиция «Простака»
  … Глава тринадцатая. Читатели знакомятся с самим «кибинцским царьком»
  … Глава четырнадцатая. За бортом
  … Глава пятнадцатая. Доморощенный финал
  … Глава шестнадцатая. Медведь танцует
  … Глава семнадцатая. Горе надвигается
  … Глава восемнадцатая. Осиротел
  · Авенариус В.П. Гоголь-студент
  · Авенариус В.П. Школа жизни великого юмориста
  · Айхенвальд Ю.И. Гоголь
Оглавление
Ссылки
 
Гоголь Николай Васильевич

Статьи об авторе » Авенариус В.П. Гоголь-гимназист » Глава двенадцатая
» Генеральная репетиция «Простака»

Глава двенадцатая

Генеральная репетиция «Простака»

Накануне Ольгина дня, десятого июля, Гоголи - отец с сыном - двинулись в своей родовой желтой коляске в Кибинцы на предстоящий семейный праздник Дмитрия Прокофьевича Трощинского. Была у них еще третья спутница, но не Марья Ивановна, чуждавшаяся большого общества, а близкая соседка их, Александра Федоровна Тимченко, барышня лет двадцати двух - двадцати трех. Крайне застенчивый с другими барышнями, Никоша обходился с Александрой Федоровной без всякого стеснения и шутя называл ее «сестрицей», потому что знал ее еще с малолетства, когда она долгое время провела у них в Васильевке. Александра Федоровна, простая, скромная провинциалка, при чужих также стушевывалась. С близкими же людьми ее веселый нрав выступал наружу. Так она охотно смеялась над всякими пустяками, охотно переряжалась на святках - даже в мужское платье, и однажды, одевшись евреем, чрезвычайно типично изобразила и речью, и ухватками, как Ицка пьет водку. Подражательная способность ее подала мысль Василию Афанасьевичу - завербовать талантливую барышню для своего любительского спектакля, в котором для себя предназначил главную мужскую роль, а для нее - главную женскую. Сама Александра Федоровна, не будучи вхожа в дом «кибинцского царька» как (титуловался теперь бывший министр юстиции в целом околотке), втайне, однако, давно жаждала хоть раз-то заглянуть в его «царские чертоги», увидеть во всем блеске собирающуюся там местную знать. Поэтому Василию Афанасьевичу не стоило особенного труда склонить ее принять участие в спектакле.

- За роль-то свою я не боюсь, признавалась она своим двум спутникам, - притом мы с вами, Василий Афанасьевич, столько раз прошли уже пьесу, а ведь в театральном костюме, вперед знаю, я буду чувствовать себя гораздо развязнее, точно я - не я, а совсем другая, но все-таки как-то жутко, невольно сердце сжимается, когда попадешь в первый раз в жизни в самые сливки общества...

- Не просто в сливки, а в сметану, - подхватил Никоша, - потому что «кибицский царек» чем не сметанный?

- Благодетеля своего, Никоша, сделай милость, не порочь, - серьезно внушил сыну Василий Афанасьевич. - Во-первых, это и неблагодарно: по его только могучему представительству ты освобожден в гимназии от учебной платы по тысяче двести рублей в год - легко сказать! А во-вторых, что мы с тобой, скажи, перед ним, сановным царедворцем? Песчинки малые!

- Вы-то сами не песчинка, - позволила себе возразить Александра Федоровна, - вы были, кажется, когда-то даже его личным секретарем?

- Был; да что секретарь этакого государственного деятеля? Бледная тень его. И мне, привыкшему здесь, в деревне, с младых ногтей к воле, было, признаться, все же отрадней оставаться самим собой, хоть и малым человеком, чем креатурой, ласкателем мужа, хотя бы и нарочито цесарского. Затем-то, при всем моем высокопочитании к его высокопревосходительству, я в скором времени уволился от секретарства.

- Вот, видите ли! А теперь он опять в вас нуждается: вы - его правая рука при всех домашних торжествах.

- И за честь почитаю! Другого подобного ему замечательного человека во всей нашей Украине с фонарем поискать. Муж разума глубокого и куда как искусный в гражданских вещах, сам пробивший ce6e дорогу до первых шаржей. Дворянство свое Трощинские хоть и доводят до шестнадцатого века, но, подвергшись разным превратностям, долго обретались не в авантаже. У родителей нашего Дмитрия Прокофьевича имелась только маленькая благоприобретенная землица, часть нынешних Яресок.

- Так детство свое Дмитрий Прокофьевич провел, значит, в Яресках?

- Да, вместе с тремя старшими братьями, пока его не отдали в киевскую семинарию, а затем и в академию, откуда он был выпущен с отличием. Счастливая звезда стояла над ним; то было время первой Турецкой войны при Великой Екатерине, и судьба закинула его в наш полковой штаб в Яссах. Здесь он скоро выдвинулся среди других гражданских чинов штаба, и генерал-аншеф князь Николай Васильевич Репнин, полномочный посол наш в Константинополе, сразу его отличил, полюбил и взял к себе в правители канцелярии. С этой ступени Дмитрий Прокофьевич зашагал все выше да выше - до министра уделов, а потом и юстиции. Когда же он, меж двух министерских постов, отдыхал здесь, в Кибинцах, на заслуженных лаврах, полтавское дворянство избрало его в губернские маршалы. С почетом пришли сами собой и земные блага.

- То-то он так роскошно, говорят, устроился в своих чертогах.

- Не столько роскошно, сколько с толком и со вкусом: завел себе громадную библиотеку, множество драгоценных картин знаменитых мастеров, всякого рода коллекции - оружия, монет и медалей, разные редкости, как, например, подлинные фарфоровые часы, подсвечники и бюро злополучной королевы Марии-Антуанетты... Как был он весь свой век покровителем окружающих, заслужил прозвание «бича справедливости и защитника бедных», так под старость сделался покровителем искусств, новым Периклом в миргородских Афинах.

- Этакий ведь счастливец!

- Счастливец? - со вздохом повторил Василий Афанасьевич и, понизив голос, чтобы кучер и слуга на козлах не расслышали, прибавил: - А все-таки, между нами сказать, я, безвестный и небогатый человек, не поменялся бы с этим счастливцем!

- Отчего же нет?

- Оттого, что он одинок как перст: ни жены, ни детей. Есть у него, правда, племянник, Андрей Андреевич, тоже генерал и прекрасный человек, а все только сын брата, не свое родное детище! И все радости земные ему не в радость. Одной ногой к тому же в гробу стоит: не для себя бы уж жить - для своих; а своих-то и нет... Бедный богач! Несчастный счастливец!

В таких разговорах наши путники незаметно добрались до цели своего путешествия. Уже смеркалось, но из-за пышной зелени раскидистых дубов, лип и грабов, окружавших «кибинцские чертоги» (двухэтажное и деревянное, но очень видное здание), приветливо мелькали им многочисленные огни, заманчиво доносились стройные звуки домашнего оркестра.

- Вечная сутолока, вечный праздник! - заметил Василий Афанасьевич. - Гостей и теперь уже, поди, не обобраться.

И точно: когда коляска их вкатилась в обширный двор усадьбы, отовсюду обставленный флигелями и службами, под большим навесом в глубине двора можно было заметить несколько пыльных дорожных экипажей - карет-рыдванов, дормезов.

- Куда, куда! - крикнул Василий Афанасьевич кучеру, повернувшему было к главному подъезду. - Вот туда, к моему флигельку!

«Своим» он называл флигелек, в котором для него с семейством раз навсегда были отведены три горницы.

- А мне, Василий Афанасьевич, как же быть-то? - спросила Александра Федоровна вдруг упавшим голосом. - Меня здесь ведь не ждут... Я готова, право, вернуться домой...

- О! на этот счет не тревожьтесь. Я сейчас познакомлю вас с молодой супругой Андрея Андреевича, Ольгой Дмитриевной: она здесь временно на правах хозяйки и особа премилая, ничуть не гордая.

Буку-сына он не счел нужным брать теперь с собой к хозяевам, и тот от нечего делать, в ожидании, что ему принесут стакан чая, взял с полки какую-то книжку. Но не прочел он и десяти страниц, как услышал торопливые шаги возвращающегося отца.

- Ну, сынку, идем-ка, - объявил Василий Афанасьевич. - Обжора этот, Павел Степанович, прислал записку, что объелся огурцов с медом...

- И вы отдаете мне его роль? - подхватил Никоша, вскакивая с места.

- Ни! К завтрашнему дню он надеется починиться. Нынче же на генеральной репетиции ты его заменишь. На безрыбье и рак рыба.

- О! я ему завтра поднесу нарочно еще два десятка огурцов.

- Добродетельный мальчик, нечего сказать!

Для домашнего театра и Кибинцах было отведено особое здание. Декорации для «Простака», однажды уже игранного в Кибинцах, были в исправности; только освещение сцены ограничивалось покуда тремя-четырьмя сальными огарками.

Александра Федоровна с первого же выхода в роли разбитной бабенки Параски набралась опять смелости и выказала себя бойкой актрисой. А про Василия Афанасьевича, игравшего ее мужа, казака Романа, и говорить нечего: каждое слово, каждый жест этого увальня-простофили были бесподобны, прямо взяты с натуры. Когда Параска упрекает ленивца, что он ничего не работает, тогда как кум Вакула «николи не сидить без дила; и сегодни раненько потяг у поле», - Роман, сладко зевая и почесывая спину, переспрашивает с образцовой флегмой:

«Чого в поле?»

«По зайци», - отвечает Параска.

«Як по зайци? У него нема ни хортив, ни тенит, ни ручницы».

«Отто-то й диво! - презрительно усмехается хитрая баба. - Вин поросятам ловить зайци».

Пример соседа подбивает простака. Но как приняться за дело? Жена его надоумливает взять в мешок поросенка, да как завидит зайца, так и выпустить на него поросенка. Наставляя так, она уже одевает мужа, подпоясывает, сует ему в руки ломоть хлеба. Роман прячет хлеб за пазуху и с глупым самодовольством оглядывает свою «чепурную» фигуру:

«От теперь зовсим козак! Тилько закурить люльку, да хочь и у Крим».

Не торопясь, он накладывает табаком «люльку», запаливает ее и, заломив набекрень баранью шапку, отправляется на охоту за зайцем. Жена же, едва простак за дверь, звонко затягивает:

«Вяне вишня, посихае,
Що расте пид дубом:
Сохну, чахну так несчастна,
Живучи з нелюбом.
Прийди, милый, утри слези,
Що я проливаю,
Бо одрати ниякои
Бильш в свити не маю».
Страница :    << [1] 2 > >
 
 
   © Copyright © 2024 Великие Люди  -  Николай Васильевич Гоголь | разместить объявление бесплатно