Гоголь Николай Васильевич
 VelChel.ru 
Биография
Хронология
Галерея
Семья
Герб рода Гоголей
Памятники Гоголю
Афоризмы Гоголя
Ревизор
Миргород
Мертвые души
Повести
Пьесы
Поэзия
Публицистика
О творчестве
Об авторе
  · Авенариус В. П. Чем был для Гоголя Пушкин
  · Авенариус В.П. Гоголь-гимназист
  … Глава первая. Домоклов меч и расстрига Спиридон
  … Глава вторая. Как была подстрелена ласточка
  … Глава третья. У Юпитера-Громовержца
  … Глава четвертая. Дошутился
  … Глава пятая. Умоисступление или притворство?
  … Глава шестая. Новый друг, но лучше ли старых двух?
  … Глава седьмая. Как был пущен «гусар»
  … Глава восьмая. На вакации!
  … Глава девятая. В родном гнезде
  … Глава десятая. Васильевская Аркадия
  … Глава одиннадцатая. Семейная хроника
  … Глава двенадцатая. Генеральная репетиция «Простака»
  … Глава тринадцатая. Читатели знакомятся с самим «кибинцским царьком»
… Глава четырнадцатая. За бортом
  … Глава пятнадцатая. Доморощенный финал
  … Глава шестнадцатая. Медведь танцует
  … Глава семнадцатая. Горе надвигается
  … Глава восемнадцатая. Осиротел
  · Авенариус В.П. Гоголь-студент
  · Авенариус В.П. Школа жизни великого юмориста
  · Айхенвальд Ю.И. Гоголь
Оглавление
Ссылки
 
Гоголь Николай Васильевич

Статьи об авторе » Авенариус В.П. Гоголь-гимназист » Глава четырнадцатая
» За бортом

Глава четырнадцатая

За бортом

Благодаря массе разнообразных блюд и тостов, обед длился добрых два часа, и Гоголь сидел как на иголках. Наконец, хозяин подал знак, отодвинувшись со стулом, и все кругом приподнялись. Никоша был уже около отца.

- А что, папенька, не пора ли нам гримироваться?

- Эк загорелось! - отозвался тот и потрепал нетерпеливца по голове. - Старику-амфитриону нашему надо еще вздремнуть часок, да и из гостей многие не прочь сделать то же после столь обильных яств и питий. А вот роль свою тебе, точно, не мешало бы еще подзубрить. Ох уж этот мне Павел Степанович!

- На мой-то счет не беспокойтесь, папенька: знаю назубок.

Но сам он был далеко неспокоен. Пройдя во флигель, он захватил с собой из комнаты отца все принадлежности для грима; скинул для удобства казенный мундир и перед стенным зеркалом опытной рукой разрисовал себе сперва легкими морщинками лоб и углы рта, подвел затем брови, а в заключение приклеил усы и козлиную бородку.

- Параскеве Пантелимоновне нижайший добри-день! - произнес он вслух голосом дьячка Хомы Григоровича и с умильной улыбкой отвесил поклон своему двойнику и зеркале. - Как есть Хома Григорович! Ни за что не узнают. Чудесная, право, штука этакий грим, за которым ты как за непроницаемым щитом. А сердце в груди все-таки ёкает, колотится... Прорепетировать разве еще на всякий случай в действии?

Кто со стороны наблюдал бы теперь за ним, как он громко говорил сам с собой, как с уморительными ужимками, глупо хихикая, раскланивался перед кем-то, как, потирая руки, садился за стол, а потом в смертельном страхе вскакивал снова, чтобы залезть под диван, - тот легко мог бы принять его за помешанного.

Но тут, под диваном, репетиция внезапно прервалась. Из отцовской комнаты рядом донесся посторонний голос, от которого у мальчика дыхание сперло.

«Неужели все-таки Павел Степанович! Господи, помилуй! Да, он! Он!»

- Да я еще с утра, слышите, с петухами был бы здесь, кабы не проклятая рессора! - горячо оправдывался вновь прибывший. - Дернула меня нелегкая завернуть в сторону...

- «Ой, не ходи, Грицю, на вечорници», - пропел в ответ Василий Афанасьевич. - Упустя лето по малину не ходят. Упустили ведь даже генеральную репетицию...

- Да что я вам, сударь, наконец, пешка, что ли? - пуще расходился Павел Степанович. - Доколе нужен, так «сделайте Божескую милость», а не нужен, так «убирайся к черту»? Я заставлю уважать себя...

- Ну полноте, почтеннейший! О каком-либо неуважении к вам не может быть и речи. Сказать же по душе, парубок-то мой уж так-то зрадовался комедианствовать с нами! Будьте великодушны, пане добродию...

- Оце ще! Уступить свое место безбородому школьнику перед всей знатью Украины, можно сказать, это было бы не великодушием, а малодушием.

«Ни великодушия, ни малодушия вашего мне не нужно»! - хотелось крикнуть школьнику из-под дивана.

Но для этого сперва надо было выкарабкаться оттуда. Он стал выбираться; но что-то сзади его держит и не пускает. Он ощупал за спиной рукой. Ну, так! Жилетная пряжка, злодейка, зацепилась за паклю продавленного дивана - ни тпру ни ну!

В это время Василий Афанасьевич заглянул в комнату сына:

- Ну, Никоша, плохо наше дело... Да где ж это он? - пробормотал он про себя.

- А не его ль вон ноги торчат? - заметил вошедший вслед за ним в комнату Павел Степанович. - Знать, роль свою под привалком повторяет? Вылезайте-ка, молодой чоловик, вылезайте, надо нам поторговаться с вами.

- Не могу... - глухо послышалось из-под дивана.

- Торговаться не можете? Эге! Аль завязли? Гай-гай! Ну, батенька Василий Афанасьевич, вы берите сыночка за одну ножку, я - за другую: авось, общими силами вытащим оттоле.

Им это, действительно, удалось, но с пожертвованием пряжки, которая так и застряла в диванной пакле.

- Ну, что, батенька, кабы сия самая оказия с вами на сцене приключилась? - говорил Павел Степанович. - Ведь это явно сам рок вас предупреждает не лезть в воду, не спросясь броду.

- Да я и не желаю уже лезть куда бы то ни было...

- Даже под привалок? Хе-хе! Вот и сговорились без всякого торга. А мне, признаться сказать, было-таки маленько жаль оставить вас этак за бортом, не солоно хлебавши; ведь вы, я вижу, и физиономию-то себе уже раскрасили и бородой разукрасили; поверьте, так жаль...

«Провались ты с твоей жалостью!»

Впрочем, это не было произнесено вслух, а только подумано, с тайным, быть может, желанием, чтобы это случилось еще за час назад.

Сорвав усы и бородку, Гоголь тщательно смыл с лица искусственные морщины, а затем тихомолком проскользнул в парк. Всего охотнее он сейчас бы уселся в отцовскую коляску и умчался без оглядки в родную Васильевку. Но так как сделать этого было нельзя, то он пошел бродить по парку.

Обширный кибинцский парк был совершенно безлюден: ввиду предстоящего спектакля гостям было не до гулянья; а постоянными обитателям Кибинец - и того менее. Единственными живыми существами, попавшимися мальчику на его одинокой прогулке, были два великолепных белоснежных лебедя на большом зеркальном пруду. По ту сторону пруда виднелись приготовления к иллюминации и фейерверку: саженный деревянный вензель, усаженный разноцветными плошками, по бокам его - два деревянных же колеса на высоких подставках, а направо и налево от дерева к дерену гирлянды цветных фонарей.

Но все это его теперь ничуть не интересовало; а когда оба лебедя, обрадованные появлением хоть одного гуляющего, подплыли к берегу за обычной подачкой, Гоголь, точно стыдясь их, повернул и пошел обратно к дому.

Глаза его были тусклы, но сухи, лицо, пожалуй, несколько расстроено, но как-то чересчур неподвижно. Словно ничего не различая перед собой, он шел сперва по дорожке, а когда та круто взяла в сторону от театра, выдвинувшегося задним фасадом в парк, он, не изменяя направления, пошел вперед по траве, пока не наткнулся на деревянную стену театра. Здесь силы как будто разом его оставили, и он повалился ничком в густую, мягкую траву. Но как и прежде, он не плакал; с добрых полчаса лежал он пластом, как труп, не шевелясь, не дыша, и пролежал бы так, вероятно, еще долго, если бы сквозь дощатую стену из театральной залы явственно не донеслись к нему рукоплескания и вызовы:

- Режиссера! Параску! Всех, всех!

Он приподнял из травы голову.

«Всех? Стало быть, и Хому Григоровича? А-ах! Ну и пускай, пускай! Дайте сроку, будет и на нашей улице праздник...»

Он присел; но голова у него шла кругом, в глазах рябило, и он снова опустился на траву.

- Э-э, так вот ты где? Ужели все время так-таки и пролежал здесь? - раздался над ним знакомый молодой голос.

Гоголь повернул голову: над ним стоял Данилевский.

- Так-таки и пролежал, - отвечал он, сладко потягиваясь и зевая, - и выспался, я тебе скажу, как сорок тысяч братьев! Чего я там не видел?

- Как чего? Играли превосходно, особенно твой папенька и Александра Федоровна; ему от Дмитрия Прокофьевича поднесли лавровый венок, а ей - великолепный букет и в букете браслет. Но финал еще впереди.

- Какой финал?

- Да я и сам еще не знаю. Когда вызовы кончились, Трощинский пригласил гостей за собой на двор к «доморощенному финалу». На дворе же я заметил мимоходом какой-то чан с водой и толпу народа. Идем-ка!

- Не охота мне, право...

- Ну, полно жеманиться, душа моя, давай сюда руку.

И, за руку приподняв приятеля из травы, Данилевский повлек его из парка к калитке, выходившей на передний двор усадьбы.

 
 
   © Copyright © 2024 Великие Люди  -  Николай Васильевич Гоголь | разместить объявление бесплатно