Статьи об авторе » Авенариус В.П. Гоголь-студент » Глава третья
» Экскурсия в Константинополь

Обратный путь из деревни в Нежин Гоголь совершил, по обыкновению, в сообществе своего старейшего друга - Данилевского. Одновременно с ними налетели со всех концов Малороссии и прочие их однокурсники-студенты. Один из них, Божко, первый ученик в классе, встретил двух друзей тотчас же животрепещущею новостью:

- А слышали вы, господа, что нашего полку прибыло?

- К нам поступил новичок?

- Новичок, да из старичков: знаем мы его уже сколько лет.

- Ага! - догадался Данилевский. - Базили. Верно?

- Верно.

Догадаться Данилевскому было не особенно трудно: Базили, будучи одних лет с Божко, Данилевским и Гоголем, три года назад попал только в самый низший (первый) класс, когда те переходили в четвертый, потому что, грек родом и уроженец Константинополя, он всего за год перед тем прибыл вообще в Россию и не знал почти, как говорится, в зуб толкнуть, по-русски. Но уже год спустя, он настолько преуспел в русском языке, что был переведен из первого класса прямо в третий, а еще через год в пятый, где вскоре стал бы первым учеником, если бы прежний первый ученик, Кукольник, не приложил всех стараний, чтобы сохранить за собою первенство. Теперь, оказывалось, Базили обогнал и Кукольника: перешагнул через шестой прямо в седьмой класс.

- Ай да молодчина! - сказал Гоголь. - Не нам с тобою, Александр, чета. Когда ж он подготовился?

- А летом, - отвечал Божко. - Когда мы отдыхали и баклушничали, он корпел над книгами и вот выдержал-таки тоже на студента. Не мешало бы нам, господа, побрататься с ним, а?

Гоголь только пожал плечами на такие «нежности», но Данилевскому предложение понравилось.

- И то не мешает подбодрить его, - сказал он. - Он несколько застенчив, да и горд. А ты уже виделся с ним, Божко?

- Нет. Я сам сейчас только из деревни. Но я спрашивал о нем, и мне сказали, что он ушел с книжкою в сад.

- Ну да ему самому, видно, не по себе еще с новыми товарищами.

- Так не отыскать ли нам его теперь же?

- Идем. А ты, Божко, скажи ему еще, кстати, что-нибудь от всех.

Гоголь не говорил ни за, ни против, однако пошел вместе с обоими.

- Идемте-ка тоже с нами, господа, - предложил Данилевский двум другим однокурсникам, поднимавшимся навстречу им по лестнице, и объяснил для чего.

В саду к ним примкнули еще трое. Застали они Базили в самом конце боковой аллеи читающим книгу. При приближении целой компании новых товарищей Базили, стройный, горбоносый брюнет, с натянутой улыбкой приподнялся со скамейки, но еще более смутился, когда Божко обратился к нему с торжественным приветствием:

- Мы, Базили, очень рады, что приобретаем в тебе столь достойного товарища. Позволь мне от лица всех поцеловать тебя!

И, прижав его к сердцу, он чмокнул его в обе щеки.

- Позволь уж и мне, - сказал Марков, второй после Божко ученик в классе, раскрывая также объятья.

- Господи Боже! Какое бескорыстие и благородство! - заметил Гоголь. - Лобызаются с опаснейшим соперником!

- О! Он нам не опасен, - весело отозвался Божко. - Через год он и нас оставит за флагом.

- Тише едешь - дальше будешь.

- Нет, господа, прошу вас видеть во мне совершенно равного, - сказал Базили самым искренним тоном. - И ты, Яновский, не считай меня, пожалуйста, выскочкой. Я случайно только отстал, а теперь опять нагнал вас. Никаких преимуществ я перед вами не имею...

- Кроме древних языков, в которых ты собаку съел, - перебил его Гоголь. - А начальство наше овсом не корми, болтай с ним только по-гречески, по-латыни...

- Так я всегда к вашим услугам, господа. Обращайтесь ко мне, сделайте одолжение, по обоим языкам. Они вовсе не трудны.

- Словом, благородство в квадрате! И по этой части, господа, он побил нас в пух и прах. Но о личности твоей, Базили мы знаем только одно: что ты беглый грек. Как ты, однако, попал к нам? Куда стремишься? Cur, quo, guomodo, quando? (Зачем, куда, каким образом, когда?) Как видишь, в латыни и мы тоже кое-что маракуем.

- Родом я действительно грек, но родился в Константинополе, откуда семья наша бежала четыре года назад с сотнями других христиан. Но великодушный император ваш Александр Павлович принял в нас самое теплое участие. А попечитель здешней гимназии, граф Кушелев-Безбородко, открыл в ней тотчас шесть бесплатных вакансий для сыновей эмигрантов, и я - один из этих счастливцев. Вот вам, господа, мой краткий формуляр.

- Но формуляра нам мало, - сказал Данилевский. - Что ты из хорошей семьи, нам давно известно. Точно также, что ты насквозь порядочный человек: три года ведь, слава Богу, вместе хлеб-соль ели! Но до сегодняшнего дня ты был не наш, и нас не особенно интересовало твое curriculum vitae^<*>. Ну, а теперь другое дело. Бегство, конечно, сопровождалось разными романтическими приключениями...

- И какими! Волос дыбом становится.

- Ну вот, тем любопытней! О зверствах турок передавали тогда ужасные вещи, а тут, оказывается, ты испытал их даже на самом себе! Рассказал бы ты нам теперь, право, всю свою одиссею.

- Если вам угодно, господа...

- Очень даже угодно! Само собою! - подхватило несколько голосов. - Тут на скамейке все и расположимся. Ты, Базили, садись-ка посередке... А ты, Яновский, что же? Сдвиньтесь, господа! Дайте ему тоже место.

- Я постою, - сказал Гоголь, прислоняясь к соседнему дереву. - Ну, что же? Мы ждем.

- Да вот не знаю, с чего начать... - замялся Базили, черты которого приняли вдруг грустно-задумчивое выражение.

- Начинают обыкновенно с начала.

- Обыкновенно да. Но в моем случае требуется своего рода введение. Прежде чем описывать события, мне надо развернуть перед вами, так сказать, план действия. Прошу вас перенестись со мною на живописные берега Босфора, в столицу кейфа и собак.

- Собак, то есть турок? - переспросил один из слушателей.

- Нет, именно собак, четвероногих породы canis domesticus, потому что собака гля мусульманина такое же священное животное, каким для древних египтян был бык Апис. В мечетях наравне с нищими кормят и собак. Убить гяура, иноверца, для турка легче, чем убить собаку. Таким-то образом бродячих собак там развелось видимо-невидимо, и по ночам от них даже на улицу не выйти: того гляди, растерзают.

- А сами турки не злой народ?

- Ничуть. Пока дело не коснулось их религии, они преблагодушны. Турка, этого представителя азиатской неги и лени, в обыденной жизни его я вижу не иначе, как сидящим на мягком диване со скрещенными ногами и с дымящеюся трубкой. Европейцы шныряют мимо него, мечутся туда да сюда, а он безмятежно «кейфует» на своем диване и сонно только глазами поводит на расстилающийся перед ним Золотой Рог, залив константинопольского порта, с бесчисленными кораблями и каиками, на полуостров сераля, султанского дворца, с его древнею стеной и воздушными садами, сквозь зелень которых светятся золотые крыши, свинцовые купола и белые фантастические минареты. В душе он, конечно презирает равно и европейца, и местную райю.

- А это что ж такое?

- Райя - презрительное название туземных иноверцев: греков, армян и евреев. Для европейцев, птиц вольных, перелетных, отведено самое почетное предместье города - Пера. Райя же, которая составляет половину всего населения и находится почти в равном загоне, теснится в отдаленных кварталах и даже в цвете одежды должна совершенно отличаться от мусульман: греки ходят всегда в черном, как бы в знак вечного траура по потерянной свободе, армяне одеваются в коричневый цвет, а евреи - в голубой, даже дома у них окрашены в голубую краску. Точно в насмешку дан им этот цвет - цвет верности, который, впрочем, по их природной неопрятности недолго сохраняет у них свою чистоту и обращается в грязно-серый, как и их совесть!

- За что это, Базили, ты так озлоблен на евреев?

- За что? Когда они, можно сказать, Христа там вторично продали, бесчеловечнее самих турок надругались над трупом нашего патриарха!

- Над трупом? Так его, значит, убили?

- Не просто убили, а казнили, как преступника.

- Но за что? Что он сделал такое?

- Ничего не сделал. Но он был первосвященником христиан, и этого было довольно для изуверов. Греция ведь, как вы знаете, уже четвертый век находится под владычеством турок. Но в последние годы положение угнетенных становилось все невыносимее: каждый паша хозяйничал в своем пашалыке как разбойник, и терпение населения истощилось. Брожение началось с дунайских княжеств, а оттуда быстро распространилось на Архипелаг и Греческий полуостров, так что турецкий гарнизон в больших городах должен был запереться в своих цитаделях. На море греки к началу 1821 года успели также вооружить флот в сто восемьдесят кораблей. Понятно, что турки до крайности озлобились на мятежников. В Константинополе озлобление их обратилось на богатый греческий квартал фанариотов, хотя те пока не принимали видимого участия в восстании.

- А твои родители, Базили, были также фанариотами?