Статьи об авторе » Авенариус В.П. Гоголь-студент » Глава девятая
» Юпитер плачет

Ноябрь месяц стоял на исходе. У директора Орлая по случаю воскресенья собрались опять гости, старые и молодые, уже к самому обеду. В числе молодежи было и несколько воспитанников, между прочими также Гоголь и Кукольник, для которых, особенно для последнего, дом начальника сделался как бы родственным домом. Но на этот раз непринужденно веселое настроение обедающих не могло наладиться, и причиною тому был сам хозяин: он был как-то необычно молчалив и угрюм.

- Что это нынче с нашим Громовержцем? - тихонько заметил Гоголь Кукольнику. - Были у него, что ли, опять контры с профессорами?

- Кажется, не было, - отвечал Кукольник, которому, как своему человеку в директорской семье, было все известно ранее других. - Но с казуса Базили - Андрущенко все начальство наше ведь разбилось на два лагеря. А чем дальше в лес, тем больше дров. Ну, а Иван Семенович - человек горячий, сердечный. За всякий пустяк готов распинаться.

- Только не за наши «пустячки», «аллотрии». Их он точно так же, как Андрушенко и Билевич, не очень-то долюбливает.

- Потому что до сих пор и стихи наши, и проза, по правде сказать, далеки от совершенства. Зато когда он узнал, что мы с Редкиным, Тарновским и Базили принялись за компиляцию всеобщей истории, то предложил нам обращаться к нему за справками во всякое время и так тепло вообще отнесся к нашему делу, что у нас точно крылья выросли.

- Ну да, потому что он сам до мозга костей ученый, и изящная литература для него звук пустой. Твой «Тассо», например, как хорош! Есть там такие самородные перлы...

- Ну да, ты намекаешь опять на моего пляшущего Шиллера?

- Да отчего ему не плясать? Пускай пляшет на здоровье, ноги не отвалятся. А журналы наши? Хвалиться не хочу, но в моем журнальчике «Звезда» ты читал ведь повесть «Братья Твердиславичи?»

Кукольник скосил презрительно губы.

- Читал... Твое же детище?

- Мое. А тебе не нравится?

- Ничего себе. Бывает и хуже.

- Но редко? Да, вкусы у нас разные. Но вот погоди, у меня задуман целый роман из истории Запорожья. Героем будет сам гетман...

- Дай тебе Бог. А что, Шарлотта Ивановна, - обратился Кукольник вполголоса к проходившей мимо них хозяйке, - скажите, здоров у вас Иван Семенович?

- Я сама уже его спрашивала, что с ним, - отозвалась с озабоченным видом Шарлотта Ивановна. - Но он уверяет, что у него только что-то тяжело на душе, будто от тайного предчувствия.

- Ох уж эти мне предчувствия!.. - прошептал Гоголь, который, унаследовав от матери ее мнительность, вспомнил вдруг о последнем предчувствии покойного отца, что его дни сочтены.

После обеда Кукольник затеял общую игру в фанты, а после чая сел за фортепиано и заиграл ритурнель к кадрили. Лед растаял. В общем веселье не принимали участия только двое: сам Орлай и Гоголь. Наскоро допив свой стакан чая, Орлай встал и заперся в своем кабинете. Гоголь же, по обыкновению, со стороны молча наблюдал за танцующими и по временам только с тайною нервностью озирался на притворенную дверь хозяйского кабинета, откуда явственно слышались шаги из угла в угол: Иван Семенович и там, видно, не находил себе покоя.

В самый разгар танцев Орлай внезапно появился на пороге, мрачно оглядел присутствующих, подошел сзади к Кукольнику и положил ему на плечо руку:

- Довольно!

Музыка оборвалась на полутакте, танцы сами собой прекратились, а хозяин вдобавок объявил гостям:

- До свиданья, господа! Пора и по домам.

Сказал, повернулся и хлопнул дверью. Гости, понятно, были ошеломлены. Хозяйка, совсем смущенная бестактностью мужа, не знала, что и сказать им, и те - делать нечего - собрались по домам.

Собрался и Гоголь.

- Ты останешься еще, Нестор? - спросил он Кукольника, который один только не торопился.

- Да, бедная Шарлотта Ивановна очень уж разогорчена, надо ее успокоить.

- А кстати, узнай-ка тоже, что это с предчувствием Ивана Семеновича?

Остались одни домашние да Кукольник. Домовитая Шарлотта Ивановна занялась в столовой, вместе с дочерьми и прислугой, уборкою оставшихся после гостей объедков.

- Позвольте и мне помочь вам, - предложил Кукольник, который никак не мог улучить минуту, чтобы с глазу на глаз сказать хозяйке пару слов в утешение. - Гости придут - только сору нанесут.

Тут в передней раздался нетерпеливый звонок.

- Голубчик Нестор Васильевич! Посмотрите, кого это еще в полночь Бог несет? - сказала со вздохом Шарлотта Ивановна.

- А, верно, кто из гостей ваших палку позабыл, - сообразил Кукольник и пошел отпирать дверь.

Перед ним стоял весь заиндевевший почтальон и окостеневшими от холода пальцами стал доставать из своей сумки письмо.

- Эстафета из Таганрога.

Шарлотта Ивановна, услышав слова его из столовой, поспешила также в переднюю и взглянула на конверт.

- Да, из Таганрога. И почерк как будто знакомый... А что, приятелю, - участливо обратилась она к почтальону, который знай топтался на месте и дул себе в красный кулак, - видно, морозит на дворе?

- Дуже морозно, пани-матко:

- Годи бо. Сейчас напоят тебя чаем.

Отдав горничной нужное приказание, добрая Шарлотта Ивановна подошла к двери мужнина кабинета и тихонько постучалась.

- Кто там? - отозвался изнутри голос Ивана Семеновича.

- Это я, мой друг. Эстафета к тебе из Таганрога. Верно, от какого-нибудь прежнего сослуживца.

Орлай отпер дверь и, приняв письмо, бросил взгляд на адрес.

- От баронета Вилье, - промолвил он. - Хорошо, дорогая моя.

И снова замкнулся.

- Письмо от нашего старого друга, придворного лейб-медика баронета Вилье, - объяснила Шарлотта Ивановна, возвращаясь в столовую. - Государь путешествует ведь теперь по России, и Вилье, понятно, всегда при нем.

- Они оба, значит, теперь в Таганроге, - сказал Кукольник. - Но что там могло случиться?

- Да вот Иван Семенович идет сюда. Сейчас узнаем.

Орлай, однако, не вошел в столовую, а остановился в дверях. В лице его не было ни кровинки и вид его был совершенно растерянный. Жена бросилась к нему:

- Что с тобою, друг мой?

- Скончался! - вырвалось у него горьким воплем. - Государь скончался!^<1>

И, закрыв лицо руками, старик зарыдал. Это было как бы сигналом для всех: кругом поднялся общий плач. Иван Семенович махнул рукой и снова удалился.

- Ступайте спать, дети! - сказала Шарлотта Ивановна, глотая слезы. - Нестор Васильевич, а вы-то что же?

Сидя в углу на диване, Кукольник уткнулся лицом в расшитую подушку, чтобы заглушить душившие его рыдания.